В этой жизни я никогда и ни о чем не жалела, будь то смерть близкого человека или очередная принятая доза наркотиков. Хотя в последнее время именно наркотики заменили мне близкого человека. Я потеряла мужа и еще не родившегося ребеночка, нужна была какая-то отдушина, и я сорвалась. Порошок и трава стали заменять мне в этом мире все, создавая прекрасную иллюзию полета в какую-то бездну. Она пожирала меня, забирала к себе, и я стремилась к ней, распахнув свои объятия. Стала задумываться о смерти все чаще, губила себя всевозможными способами, стала просто теряться в пространстве. Моя семья сказала мне «Стоп!», а я продолжала уничтожать себя. Внутри меня процветала бомба замедленного действия, которая вот-вот рванула бы, если бы не Скар. Скар вытащила меня, затащила в эту лечебницу. Я здесь лежала и смотрела в потолок сутками, ничего не съедая из того, что приносила мне милая медсестра. Я съедала только таблетки, которые плохо усваивались  организмом и меня начинало жутко тошнить. Я перевернулась со спины на живот, уткнулась носом в подушку. Хотелось плакать от боли, которая разрывала все внутри меня, ведь доза всегда спасала от душевных страданий, ты просто творила всякую херню под очередным сладким мальчиком, а потом наступал оргазм, и мальчик сразу же шел на хер. Но этим было не заменить то, что я чувствовала, когда моим телом управлял Калеб. Тысячи иголок проходили по телу от его прикосновений, а эти маленькие неопытные мальчики так не умели. Это было все не то, но хотя бы подменяло твои чувства на какое-то время.
Подходило время очередной прогулки и процедур. В разбитом состоянии я встаю с постели и медленно продвигаюсь к зеркалу, там я вижу жалкое подобие человека, тень, приведение, но не прежнюю себя. От прежней Элль Томсон остались только глаза, белки которых стали красными, черные волосы и грустная улыбка. Хотя какая там улыбка? Я не улыбалась уже год, именно столько прошло со времени смерти мужа. Прости,Калеб, я не смогла тебя забыть, не смогу никогда, ты – то, что нужно мне, больше ничего не надо.
Я ненавижу себя. Чудовище. Из-за меня страдали мои близкие, а я жалею только себя. Хотя какая может быть жалость к себе, если ты принимаешь кокаин, закуриваешь травой, а потом бежишь в клуб и позволяешь себя лапать первому попавшемуся парню, чтобы он потом тебя трахнул. Идиотка!
Провела дрожащей рукой по волосам, осела на пол и зарыдала, свернувшись в клубок. Именно так я закрывалась от внешнего мира. Хотелось взять молоток и долбить по стенам, чтобы причинить им боль, подобную моей, но они не почувствуют, они ведь неживые. С каждым становилось все труднее контролировать свои ломки, причем ломки не только от наркотиков, а душевные ломки. Пора было заканчивать это. Хотелось уже просто стать овощем, стоит только попросить врачишек этого заведения, тебя разом превратят в какой-нибудь баклажан или кабачок. Я тяжело вздохнула и предалась душевным страданиям. Я давно не плакала, но тут просто не могла стерпеть.
А ведь у меня была любимая работа, единственной подругой, которой я действительно доверяю, была старшая сестра. А круг хороших знакомых замкнулся на моей сменщице-немке из магазина комиксов. Она была хорошей, в отличие от меня, которая губила свою жизнь на корню. Надеюсь, Миша не пойдет по кривой дорожке, как я в свое время, и эта дорожка не приведет ее в сие заведение. Я подползла к кровати, так как сил встать не было, и просто заползла под одеяло. Не хотелось никуда идти, но придется, таков тут распорядок. Я зашипела, когда дверь моей палаты распахнулась и на пороге показался врачишка, который давненько на меня заглядывался. Я окатила его взглядом, полным ненависти.  Он раздражал меня тем, как таращился на меня. Я вскочила с койки и подошла к двери. Курт, так его звали, если верить бэйджику на чистенькой белой форме медбрата. Я хотела еще сказать спасибо, что не была похожа на соседку-эпилептика, которая ссалась каждый раз, когда Курт заходил за ней, или на соседку, больную бешенством. Та вообще без комментариев останется. В общем, в веселом месте я лежала, не особо соскучишься, но это не заделает ту дыру внутри, которая образовалась за год. Курт собрал нашу троицу, включая бешеную сучку, которую прицепил к инвалидной коляске на наручники, и повел нас в знакомый уже коридор, ведший к процедурной. Путь до нее был не такой и далекий, но шли мы медленно из-за этой бешеной. Иногда мне казалось, что ей в палате включают дабстеп, и она себя чувствует фанатом на концерте, но это слишком черный юморок. Я устало подгребла к своей более адекватной соседке с эпилептическим припадком. Ее звали Нэнси, кажется. Рыженькая такая, милая, с канапушечками вся. Любила таких личностей, вселяли надежду на то, что я выберусь из этого пиздеца глобального. Нэнси нашептала, что ее скоро, возможно, выпустят. Зато я, кажется, нескоро выберусь и мне придется познакомиться с новой жертвой. Так я и выживала в этом психотроне.
Мы дошли до процедурной. Как всегда, образовалась очередь. Вся наша жизнь – одна сплошная очередь, вечно стоим и чего-то ждем. Я облокотилась на стену, прикусила губу и опустила взгляд вниз. Он привел меня к чьим-то ногам, затем я подняла взгляд, заметив милого рыжего паренька. Интересно, что он тут делает? Рыжий заметил мой безумный взгляд, у наркоманов другого взгляда не бывает. Я быстро опустила взгляд на свои ноги, пусть думает, что я такой же псих, как вон тот дед с болезнью Альцгеймера. Но не тут то было, ноги приближались ко мне. Я отвернулась, обняв себя руками – моя защитная реакция от внешнего мира.
- Я просто посмотрела на тебя, мне ничего не нужно. – буквально отрезала эту фразу. Я не особо была заинтересована сейчас в собеседнике, хотя Нэнси уже можно было вычеркивать из своей жизни в лечебнице. Да, пусть я и нуждалась в новом собеседнике, но не так быстро. Я хреново сходилась с людьми. Это всегда так было, спасибо моему отцу-военному за это.